Лесков – явление бесспорно уникальное. Плоть от плоти своей страны и времени, в нем самом и его текстах есть все: святость и чертовщина, подвижничество и реакция, восхищение русской жизнью и ядовитая сатира на нее. По жизни он шел с повернутой назад головой, черпая во дне вчерашнем опору. Проза Лескова универсальна в социальном измерении. Помимо жизни светского дворянско-разночинного общества, он как никто другой из коллег по перу с трепетом душевным разрабатывает народную и религиозную темы. Что касается последнего – то здесь он, думается, не только первопроходец, но и создатель самого масштабного образа церковной Руси. Вспомним хотя бы «Соборян» и «Запечатленного ангела».
 На первый взгляд Николай Лесков – хранитель традиций, консерватор до мозга костей, на второй – революционер, новатор языка, стилей и содержания, подковавший русский язык причудливыми, забористыми словечками, выражениями и историями. Задолго до Платонова в русской литературе главным героем стал язык, язык уникальный и неповторимый. Да и манера изложения текстов оказалась нова для отечественной литературы. Из беседы автора повествования с автором истории рождается фирменный лесковский сказ, и читатель подключается к беседе на правах ее полноправного участника. Читатель уже не одинок в своем чтении и восприятии мира, как ранее (в классическом романе), а соединен с такими же как он сам «случайными» попутчиками, один из которых ведет свой сказ. В лесковских сказах происходит забавное искажение законов реальности, времени, пространства и гравитации, от которого сам автор, как думается, только руки потирает в удовольствии..

   В древе классической русской литературы Лесков образует невероятно причудливое ответвление, поневоле притягивая к себе внимание отечественного читателя. Он сам по себе, хоть и плоть от плоти русской литературы. Его можно любить или ненавидеть, но нельзя обойти стороной. Он прост и сложен, легок и невероятно тягомотен в чтении и восприятии. Однако парадокс: написанные казалось бы для широкого читателя лесковские истории все больше приобретают популярность у читателя элитарного, снимающего шляпу перед его языковой и творческой уникальностью. Правы были критики-современники, упрекая его в чрезмерности, вычурности и безыдейности. Он ничей, сам по себе. Даже рупор славянофильства Катков вынужден был подытожить: «Нет, он не наш»…
        
 Вторя толстовской Софье Андреевне, некогда ласково пожурившей своего супруга, пожурим и мы Лескова (он этого точно заслужил) и скажем:  «Чудит Коленька»!  Николай Лесков действительно любил чудить в жизни и творчестве, оставляя за собой невероятное и многочисленное литературное потомство в виде чудиков, праведников и прочих антиков.
 В полном смысле к разряду чудиков и антиков принадлежит и Гуго Пекторалис, герой обсуждаемого в клубе рассказа Лескова «Железная воля». Талантливый немецкий инженер, прибывший в Россию как специалист по наладке и ремонту машин и механизмов быстро достигает признания у русских как специалист своего дела и как редкий чудак-самодур, порабощенный своей «железной волей». Лесков с пристрастием и сарказмом повествует о злоключениях железного Гуго в России. Финал по лесковски закономерен – Гуго заржавел и рассыпался. Рассказ этот долгое время не публиковался и как ложка, пришедшаяся к обеду, была принесена в редакцию «Звезды»в 1942 году Андреем Николаевичем Лесковым, сыном писателя. Рассказ по «многим» причинам приглянулся в редакции и с тех пор стал одним из самых любимых и читаемых. Более того, Гуго своим железным лбом пробил брешь широкого читательского интереса к литературному наследию уже подзабытого автора. Бесспорно, приключения в России Гуго вызывают улыбку. Лесков верен себе, чрезмерность Пекторалиса зашкаливает, его такие фирменные немецкие качества как склонность к порядку, труду, долг, верность слову доведены до крайности. И как любая радикальная крайность превращается в абсурд.
 В целом Гуго вызвал симпатии в клубе, повеяло от него за годы пребывания на Руси-матушке чем-то  «родненьким», иван-дурачковским, а на этой почве – где ему тягаться с нашим братом?
Впрочем и «наш брат» по мнению клуба выглядит у Лескова весьма специфично: ленив, вял, пьянствует и объегоривает немца. И все это с непременными молитвами и мыслями о боге.
Сам Лесков, похоже, от соревнования в дурости своих героев в восторге, мол, «что может хваленая железная воля супротив удали молодого, свежего народа»? Только веселая эта удаль, увы, весьма созвучна щедринскому приговору, данному России: «Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют»…