Степь….
Чехов в «Синем жирафе», вероятно самый частый гость, однако, нет более других писателей, вокруг творчества которых члены клуба так непримиримо и стабильно скрещивали бы и ломали копья. И это тем любопытнее, что путешествие по «Степи», предпринятое клубом вместе с ее автором, вызвало редкое благодушие, принятие и даже очарование ею. Кто-то на встрече с юмором заметил: «Наконец-то Чехов научился писать как надо»! Фраза безусловно лестная для автора, но забавная тем, что «наконец научился» — это в двадцать семь лет. Это уже потом будут Скучная история, Палата №:6, Дядя Ваня, Черный монах. А пока все в «Степь»…
Антон Чехов, пописывавший до недавнего времени рассказы в сатирических журналах, принимает вызов, брошенный столичными критиками и создает первое значительное (по форме и содержанию) для себя литературное произведение. Написана «Степь» за месяц с небольшим, сам автор работал над ее созданием крайне напряженно и с фирменной чеховской иронией поименовал ее «своим шедевром». Однако, легкой жизни в читательском сообществе он своему шедевру не отводил, понимая, что в определенном смысле выступает новатором, рвущим традиции отечественной школы социально-психологического романа. Григорович писал Чехову: «Прочел Вашу, „Степь“ и начал Вам писать о ней, но бросил письмо, так как конца ему не видел, скажу только: рама велика для картины, величина холста непропорциональна сюжету». Думается, однако, что для Чехова главным был тот сюжет, который почтенный писатель старой школы считал «рамой» то есть степь. Письма Чехова не оставляют на этот счет никаких сомнений: «Для почина взялся описать степь, степных людей и то, что я пережил в степи». «Я изображаю равнинную лиловую даль, овцеводов, жидов, попов, ночные грозы, постоялые дворы, обозы, степных птиц и проч.» «В небольшой повести я изображаю степь, степных людей, птиц, ночи, грозы и проч.»
Пейзажные картины в чеховской повести — никакие не отступления, не фон и не рама. Они — самостоятельный предмет изображения и лирической рефлексии повествователя. Чехов пишет не человека на фоне природы (к чему апеллировали Григорович, Михайловский и др.), а степь с включенными в нее людскими судьбами, пишет не «жанр», а «пейзаж». В повести параллельно текут, сложно соотносясь и пересекаясь, образуя своеобразный контрапункт, две сюжетные линии, жизнь природы и жизнь человека. В этом и была, вероятно, прежде всего оригинальность, которую осознавал и сам писатель: пейзаж, который обычно занимал в литературе подчиненное, второстепенное место, стал здесь самостоятельным сюжетом, жизнь природы — предметом специального интереса. В Егорушке же, через его восприятие и мир/
Противопоставление «город — степь» чрезвычайно существенно и полно скрытого напряжения: поэзия познания естественного мира природы сменяется прозой будничного городского существования. Но это — тот мир, где предстоит теперь жить герою: «Егорушка почувствовал, что с этими людьми для него исчезло навсегда, как дым, все то, что до сих пор было пережито; он опустился в изнеможении на лавочку и горькими слезами приветствовал новую, неведомую жизнь, которая теперь начиналась для него…»
Степь оказывается в повести грандиозным целостным образом-персонажем, пространством (едва ли не существом!), живущим своей жизнью, по своим особым законам, которые, однако, вполне соотносятся с человеческими страстями и проблемами. Она постоянно описывается в метафорических категориях.
Чехова в клубе приняли сегодня все, даже его былые оппоненты. Критика если и имела место, то касалась скорее достоверности некоторых описаний и традиций народной жизни. В целом же, галерея героев русской жизни, как и степная природа во всем ее многообразии, по мнению участников встречи удались на славу. И как почти полтора века назад активное читательское внимание на клубной встрече вызвали Соломон, отец Христофор, счастливый муж Константин, сам Егорушка. Неоднозначные, насыщенные трактовки персонажей иной раз поражали своей несхожестью, вызывали улыбки. И в этой неоднозначности, свободе читательского восприятия текстов автора, думается и заключается секрет живучести и актуальности чеховского литературного наследия.
