Мережковский в клубе – 15 сентября 2022.
В советское время Мережковский был практически неизвестен широкой публике. Символист, декадент, основатель религиозно-философского движения. И, в конце концов, — эмигрант, взявший деньги на свои литературные труды у самого Бенито Мусолини. А в 1941 году – главный грех, от которого ему было уже не суждено отмыться – открытая поддержка Гитлера…
Все это так, однако, справедливости ради, пройти мимо четы Мережковских в русской культуре невозможно. Да и помимо всего прочего, исследуя жизнь Чехова, Толстого, Блока, Брюсова, Белого, Розанова, Бердяева или Горького нет-нет, да и обнаружишь следы их присутствия. Причем, следы ощутимые, знаковые. А легендарный петербургский салон Мережек служил творческим инкубатором, во многом оформившим пантеон звезд серебряного века и русской культуры.
Дмитрий Мережковский как феномен крайне любопытен и достоин внимания. Плоть от плоти мировой культуры и университетского образования, он в буквальном смысле явился воплощенным продуктом книжного духа и отечественного культурного ренессанса. Многие его признавали самым образованным человеком своего времени. Впрочем, жизнь реальную Дмитрий Сергеевич знал мало и особо не желал погружаться в нее. Многочисленные воспоминания современников о Мережковском приводят к любопытному выводу: его все уважают и никто не любит. И действительно, у него вообще нет друзей, и по каким-то необъяснимым причинам долго выносить этого русского европейца никто не может. Разве только жена..
Художественное творчество Мережковского масштабно, объемно и необычайно насыщено. Насыщено до перенасыщения. Героями, событиями, географией и, конечно, богоискательством. Его художественную прозу вполне можно сравнить с гигантскими полотнами на исторические и религиозные темы Семирадского, Бруни, Брюллова. По богоискательству, кстати, Дмитрий Мережковский, думается, далеко опередил всех отечественных прозаиков, включая даже Достоевского.
Известно, что еще в подростковом возрасте, он — начинающий поэт вместе с отцом побывали в гостях у Достоевского и тот, посчитав стихи юноши слабыми, дал ему напутствие:
— Страдать нужно, страдать…
И действительно, Достоевский пробудил Мережковского своим творчеством и напутствием и «ошпарил» на всю жизнь. Как художник и публицист отныне он постоянно будет возвращаться к творчеству великого «тайновидца духа».
В своих трилогиях «Хритстос и антихрист» и «Царство зверя» Дмитрий Мережковский, думается, в меру сил попытался осуществить синтез творчества Толстого и Достоевского, добавив к ним Ницше. Проблема романтического ницшеанства, упоение сверхчеловеком в противовес власти толпы будет сопровождать его всю жизнь. Как художник, он так и не смог создать собственного героя. Зато невозможно не залюбоваться его сверхлюдьми, стоящими в очереди к читателям: Леонардо, Макиавелли, Чезаре Борджиа, Петр Великий, Петр Толстой, Павел Первый, Пален, Александр, Пестель, Лунин и так далее. Знание истории, культуры, широта охвата и проработки исторической эпохи художником Мережковским действительно завораживают, но попытаемся быть объективными: его бесстрастная, монотонная и слегка отстраненная манера повествования, манера внешнего холодного наблюдателя, не дают возможности глубокого проникновения во внутренний мир героев. А как хотелось бы ощущать изнутри душевные движения и страсти Петра или Леонардо, проникнуть в их духовные миры, «побыть в их шкуре»!!! Не будем забывать, что ко времени написания «Христа и антихриста» уже созданы каноны русского социально-психологического романа, вознесшие отечественную художественную прозу на Олимп мировой словесности. Поэтому с Мережковского и спрос соответствующий, тем более, что сам выбор героев обязывает… Особенно если взять начало начал – Петра Великого.
Но Петра мы видим скорее «медным всадником», мифом творящим историю, видим со стороны, как внешний объект. Попытки же автора проникнуть в нутро царя, реконструировать его живое, подвижное сознание, психику (мягко говоря) успеха не имели.
Однако не будем спешить, отказывая Мережковскому в живости и естественности повествования. Удивительным образом там, где автор пишет про разгул дионисийской стихии, будь то наводнение в Петербурге, расправа над стрельцами, сожжение старообрядческого скита или оргии хлыстов, там повествование приобретает яркость, энергию и внезапную страсть. Все это выдает в Мережковском больше художника чувственно-образного склада, имеющего в душе своей «темные и даже дикие мужицкие углы» (А.Блок)
Дмитрий Сергеевич, человек амбициозный и крайне талантливый, думается, решил перещеголять уже своей первой трилогией «великого Льва» с его «Войной и миром» не только объемом повествования, но и координатами, развернув горизонт в вертикальном направлении – Христос и Антихрист. Ни больше ни меньше. Впрочем, сами главные герои трилогии, вероятно бы сильно изумились, узнав, что некий русский литератор столь вольно объединил их в одну компанию, презрев века, культуру и географию.
На встрече в клубе, посвященной Мережковскому и его «Петру и Алексею» в адрес автора в основном сыпались комплименты: увлекательно, масштабно, великолепный язык, вечная проблематика.. Мережковский действительно стал открытием для клуба, открытием ярким и впечатляющим. Зачитывались отрывки из его публицистических статей: меткость замечаний, богатые образные характеристики и крайняя актуальность проблематики заставила участников встречи в некоторых местах аплодировать автору. Как публицист, кстати, он по мнению некоторых участников встречи более страстен, ярок и неравнодушен к предмету своего исследования в сравнении с его же художественной прозой.
Было также отмечено в клубе, что все же автором владеет определенная тенденция, он использует в исторических романах почти всегда одни и те же наработанные шаблоны и методы для своих пророческих откровений. Можно утверждать, что его просвещенный рассудок ради «благой цели» все же поработил художника и подчинил его главному делу жизни – богоискательству. И согласимся, что несмотря на величие заявленной идеи, — громогласность и навязчивость в столь деликатных вопросах могут показаться кому-то неуместными и даже фальшивыми…
