21 апреля в клубе обсуждалось «Детство» Горького. По сути своей книга эта, вышедшая в 1913 году, явилась автобиографией писателя №1 России того времени. Интерес у современников к произведению был огромен. Одной из главных причин этого интереса явилось то обстоятельство, что Горький (пожалуй впервые в русской классике) создал объемное реалистичное описание иной России, России не дворянско-интеллигентских усадеб и салонов, с их отвлеченными разговорами и праздными поисками истины и смыслов, а нутряную, избяную, часто дикую и безумную страну. Примечательно и то, что миф дворянской литературы о добром русском народе и почти святом мужичке нестяжателе уж больно контрастировал с реальным лицом коллективного народа, явленного Горьким в своем Детстве.
 Антон Чехов, ненавидящий ложь и насилие во всех их проявлениях и сказавший свое легендарное: «В детстве у меня не было детства» не захотел описывать мир розог, каторжного детского труда и чудовищного лицемерия отца, пощадив читателей. Горький по-ницшеански щадить никого не стал, ровно как и лакировать свои былые детские будни. Он вывалил на читателя «свинцовые мерзости дикой русской жизни» во всей красе, явив в буквальном смысле паноптикум коллективного садизма, пьянства и безумия. Каждая страница Детства вопила: «Так жить нельзя». Замысел Горького — Буревестника образца 13-го года вполне очевиден: мир насилия мы разрушим до основания, а затем…
 Справедливости ради стоит отметить, что в 1918 году Горький пишет статью «Несвоевременные мысли», отрекаясь от насилия, как метода, «сжигая то, чему поклонялся и кланяясь тому, чему сжигал». К чести его – людоедом он не стал, спасая цвет русской культуры от расправы большевиков. Но вернемся к повести..
   На символическом уровне нужно обратить внимание на пожалуй два самых ярких образа Детства – Бабушку и Дедушку Алеши Пешкова. В них источник его жизненной силы, в их не слитном единстве – сама Россия. Во всем они разны, во многом чужды, но не могут существовать друг без друга. Как те две души Востока и Запада из одноименной горьковской статьи, написанной вскоре после Детства. И все-таки нельзя не любоваться бабушкой писателя, описанной им с нежностью и теплотой во всех ее противоречиях.
 — Хороша у тебя бабушка, — о, какая земля»! — говорит о ней Хорошее дело.
 — Ты настоящая мне мать, как земля, ­­- говорит ей отец Алеши, — я люблю тебя больше Вари»
 Бабушка — не святая, а грешная, «окаянная». Любит плясать, петь, нюхает табак, пьет вино. Пьет много, без меры. И выпивши, «становится еще лучше». Она светлая, почти святая юродивая и темная одновременно. Плодоносная как чернозем, она рожает 18 детей из которых 15 умирают.
И тем не менее бабушка восклицает:
 — Господи, Господи! Как хорошо все! Нет, вы глядите, как хорошо-то все! — говорит пьяная, точно молится. Бабушка не умеет молиться, как следует, Богу Отцу и Сыну Божьему; но на языке человеческом нет молитв прекраснейших, чем ее акафисты Божьей Матери.
­­ «Радость неизбывная… яблоня во цвету… сердечушко мое чистое, небесное… солнышко золотое…» Поразительно, что строки эти в русской культуре навеки оставил не христианин Толстой, не православный Достоевский, а «безбожный» Горький.

   Бабушка была вдвое крупнее деда, и не верилось, что он может одолеть ее.
 — Разве он сильнее тебя? – спрашивает ее Алеша.
 — Не сильнее, а старше… За меня с него Бог спросит, а мне заказано терпеть».
 Даже маленький внук чувствует, что чего-то не хватает бабушке. «Иногда хочется, чтоб она сказала какое-то сильное слово, что-то крикнула». Но никогда ничего не скажет — будет молчать и терпеть до конца. И чем больше будет терпеть Бабушка, тем больше будет Дедушка злиться, глупеть и срываться. Ничего не напоминает из сегодняшней российской реалии?…. Ведь в самом деле, Бабушка- Россия все терпит, а дедушка из Кремля, зная, что терпению той нет предела, ставит от скуки эксперименты над ней, мордует по поводу и без. Знает, что та безропотно стерпит.
    Бабушка, хотя и не святая, но «вроде святой», и главный грех ее — не во грехе, а в святости. Чем сама она святее, тем грешнее все вокруг. Знает — и не может; созерцает — и не делает. Дедушка знает и делает — мало знает, плохо делает; но в России так мало созерцания, так мало делания, что уж лучше плохо, чем никак. Бабушка — огромная и мягкотелая, рыхлая, бескостная. Дедушка — маленький, крепенький, остренький, как рыбья косточка, и все-таки сглотнул огромную, а его самого никто не сглотнет — косточкой подавится. Бабушка — беспредельная и безличная. Узок дедушкин предел, но зато у него есть лицо — правда, полузвериное — но все же лицо — зародыш личности. В Бабушке — «дионисийство русское», в Дедушке — «аполлоничество тех же кровей». Бабушка — пьяная, Дедушка — трезвый. Бабушка делает Россию безмерною; Дедушка мерит ее, копит, собирает, может быть, в страшный кулак; но без него она развалилась бы, расползлась бы, как опара из квашни. И вообще, если бы в России была одна Бабушка без Дедушки, то не печенеги, половцы, монголы, немцы, а своя родная тля заела бы живьем «Святую Русь». Бабушка — Россия старая, обращенная к Востоку; Дедушка — Россия новая, обращенная к Западу. Бабушка безграмотна; Дедушка полуграмотен. Но если когда-нибудь Россия будет грамотной, то благодаря не Бабушке, а Дедушке. Бабушка -»еретица», «вольница» на словах, в созерцании, а на деле ей «заказано терпеть». Дедушка пока что «православен» и «самодержавен». И тоже терпит, потому что руки коротки, чтоб сдачи дать; но когда вырастут — не стерпит. И если, вообще, кто-нибудь забунтует в России, то уж, конечно, не Бабушка, а Дедушка. И день сегодняшний тому в подтверждение….
 — «Ты за бабушку крепко держись, — советует кто-то Алеше. Горький исполнил этот совет: крепко за Бабушку держался, но, может быть, еще крепче — за Дедушку. И если вошел в огонь железом, а вышел сталью, то благодаря не Бабушке, а Дедушке.
 Бабушкину правду — «Святую Русь» — понять легко, она сияет, лучезарная; правду дедушкину — Русь не святую — понять трудно: она сквозь облик звериный чуть светится. Ни Толстой, ни Достоевский не поняли ее, потому что смотрели на нее со стороны, извне; Горький понял, потому что увидел ее изнутри.

 Долго одноклубники обсуждали Детство Горького. Зацепило оно, что называется, всех. Как антитезу вспоминали «Лето господне» Ивана Шмелева и конечно «Детство» графа Толстого. Говорили о неслиянности дворянства и народа, показанного писателем на примере запрета на общение детей со стороны взрослых с обеих сторон.

  Все участники встречи отдали должное исключительной наблюдательности и памяти Алеши Пешкова. Хвалили язык, художественные миры образов героев и природы зрелого Горького. Практически все признали, что этот на первый взгляд чудовищный мир пьянства, насилия и войны всех со всеми горьковского Детства вполне себе живуч в современной России. Приводились тому примеры из личного опыта участников встречи. Вспоминали фильмы Балабанова и Юрия Быкова….

    И проще простого было бы заявить, что все это вражья клевета, русофобское начетничество и нет такого в нашей матушке России, на Святой Руси! Не такова она! Этим квасным патриотам ответим Гоголем: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива «…