В этом году исполняется 200 лет со дня рождения Федора Достоевского. 14 октября клуб провел встречу, посвященную творчеству писателя. Встреча вышла насыщенной, жаркой. Ниже приводится заметка Председателя клуба и несколько слов Евгения Петровича Анучина, осознанно уклонившегося от встречи из-за позиции к Достоевскому и его литературному наследию.

 А.Гайдышев.

 Еще подростком, знакомясь с «Преступлением и наказанием», я заметил гигантское отличие мира его литературных героев от мира Тургенева, Гончарова, Толстого и Чехова. Помню ощущение от прочитанного – удар дубиной по голове, а затем недоумение, брезгливость, жалость и отвращение. Такие чувства могут возникнуть, например, когда не вполне следящий за собой человек из раза в раз ковыряет свои язвы и демонстрирует их публике. Как выяснилось, в своих ощущениях я оказался далеко не одинок. Думаю, что для большинства молодых людей, прочитавших его «Преступление» в школьные годы, надолго (если не навсегда) возникло отторжение от подобного типа литературы. Но, вместе с этим, с того времени не оставляло ощущение некоей загадки, подвешенных в воздухе и возможно самых главных вопросов…
 
 Достоевский наверное и даже вероятно самый неадекватный и безмерный русский писатель. В его творчестве мы не увидим красот природы и человека, эстетики быта и душевной гармонии. Его топорно прописанные, ужаленные жизнью герои живут как в лихорадке, страдая и, заражая своим страданием всех и вся. И не случайно Стефан Цвейг, переиначивая декартовскую максиму применительно к Достоевскому, видит ее не иначе как «Я страдаю – следовательно, я существую».

 Сама жизнь Достоевского с его Семеновским плацем, каторгой, падучей болезнью, постоянной нуждой и смертями близких ему людей во многом является источником бесконечного страдания. Страдание стало альфой и омегой Достоевского — его проклятьем и одновременно источником духовного и творческого развития.

 Рассмотрим одно из наименее известных и неисхоженных критикой произведений Достоевского – роман Подросток. В нем, как нам представляется, содержатся вещи, на которых следует заострить внимание. На первый взгляд автор предлагает нам хорошо знакомую тему – проблему отцов и детей. Даже имя у молодых Кирсанова и Долгорукова одно — Аркадий. Итак, незаконно рожденный сын, воспитывавшийся вдали от родителей, перебирается по их вызову в Петербург.  «Униженный и оскорбленный» подросток буквально бредит своим отцом –Версиловым, жаждая с ним общения. Все бы ничего — блудный сын возвращается в отчий дом. Но у Достоевского ветхозаветный сюжет видоизменяется и выворачивается наоборот: сын возвращается к блудному отцу. Но далее выясняется, что блудят не только отец с сыном, но почти все персонажи «Подростка». Блудят не останавливаясь, как в лихорадке. Страдают и блудят. И горько и смешно. Последнее – от безнадежности. Текст произведения временами столь шероховат и избыточен, что Достоевский напоминает бульварного журналиста, наподобие сегодняшних НТВшников, насыщающего свой роман интригами, скандалами и расследованиями….
   Бердяев в одной из своих работ настолько восхищен Версиловым, что не нашел ничего иного, как определить главный замысел произведения – «все пытаются отгадать загадку Версилова» (это 600 страниц-то). Попытаемся и мы немного приблизиться к истине. А истина, увы, не столь романтична, как ее «академическая» прародительница. Федор Михайлович у Некрасова наконец-то выбил в счет будущей работы достойный Достоевского гонорар – аж более 300 рублей за печатный лист. Расценки хоть все еще и уступали расценкам Толстова и Тургенева, но все же… Вот и работал Федор Михайлович основательно с объемом. 

 На первый взгляд – ничего особенного. Известно, что самым жестким переговорщиком был Толстой, который буквально выкручивал руки издателям, ссылаясь на «обстоятельства» (карточные долги и пр). Но правды ради согласимся, что сопоставимые по объему и вышедшие практически в одно время Анна Каренина и Подросток в художественном плане несопоставимы. Толстовский «неочемизм» при всех огрехах содержательной части повествования (который, кстати, Федор Михайлович не забыл покритиковать) прочно и навсегда впечатался в гранит великих мировых шедевров художественной прозы, в то время как «неочемизм» Достоевского, несмотря на все же ряд очевидных достоинств (прежде всего идейных), выглядит недоразумением, если не провалом. И это заметьте — Достоевский поздней поры «великого пятикнижия». Прав Павел Флоренский, заметивший, что если б ему довелось встретиться с героями Достоевского, то он предложил бы им выпить сначала по пол стакана воды и успокоиться. В Подростке беспокойны все и никто ничего не делает. Все в меру возможностей интригуют, скандалят, расследуют… Спасительных юмора, иронии, самоиронии у Достоевского нет в принципе. Есть лишь растянутая всеобщая возня не совсем адекватных людей, а если следовать тургеневскому взгляду, то лишь «кислятина, больничная вонь, не нужное бормотание и психическое ковыряние». И трудно упрекнуть Тургенева в необъективности. Даже если допустить, что задачей автора было показать распад семьи, религии, человеческих отношений и человека, то результат вышел столь тенденциозным, однобоким и без оттеночным, что диву даешься, как может великий литератор видеть столь близоруко. И не случайно тот же Иван Тургенев в свое время назвал автора «Подростка» подслеповатым кротом, вылезшим на земную поверхность. Под землей крот ориентируется как никто другой в мире животных, но на земле, на солнце беспомощен и жалок. Однако, даже иногда из кротов выходят пророки…  
  
 Теперь к героям Подростка. Аркадий Долгорукий вначале провозглашает идею стать Ротшильдом ради достижения личной свободы, что согласимся, для русской литературы с ее презрением к миру денег и богатству необычно и само по себе заслуживает внимания. Но далее слов дела у Аркадия не идут, свою систему «упорства и непрерывности» он проверяет лишь за карточным столом, рулеткой и кутежами. Не брезгует  «юный Ротшильд» ресторанными яствами из семи блюд в дорогих местах, регулярными визитами в английский магазин и собственным лихачом Матвеем. И это все на чужие деньги, заметьте!

 Отец его – Версилов, промотав несколько поместий и уйдя от скуки со службы, живет с семейством на иждивении Татьяны Павловны и дворянская честь этого бердяевского любимца спит спокойно. Выше всего при этом Версилов почитает долг, о котором говорит сыну, «воспитывая» его, но сам по «обыкновению своему ничего не делает», а лишь просиживает часами в покосившемся кресле с вылезшей из него пружиной. Также Версилов в восторге от своей «дворянской тоски», которую они с Аркадием ставят «намного выше любой другой практической деятельности». Тоска тоской, но немец Бьеринг, лишенный праздных русских сентиментальностей открыто величает Версилова нерукопожатным маньяком. Воистину, возвращаясь к Бердяеву, Версилов загадочный персонаж…
  

 Никто в Подростке не трудится, не за что и не за кого уцепиться. Разве за Макара Долгорукого. Да и тот, поскитавшись по Руси, отходит в мир иной.
 Как не странно, наиболее зрелое объяснение происходящему общему сумасшедствию дает один из наиболее безумных персонажей романа – князь Сережа:

— Нас с вами постигла обоюдная русская судьба, Аркадий Макарович: вы не знаете, что делать, и я не знаю, что делать. Выскочи русский человек чуть-чуть из казенной, узаконенной для него обычаем колеи — и он сейчас же не знает, что делать. В колее всё ясно: доход, чин, положение в свете, экипаж, визиты, служба, жена — а чуть что и — что я такое? Лист, гонимый ветром. Я не знаю, что делать! 

 Достоевского величают титаном и тайновидцем духа. Вопросы, ставимые и прорабатываемые им в своих главных произведениях грандиозны и вечны. Наличие бога, добро и зло, свобода человеческой воли – вот лишь малая часть поднятых и исследуемых им тем. Однако согласимся, что нет в отечественной литературе другого такого психически сломленного и часто не адекватного творца, как он. Исследователи его творчества до сих пор ломают копья в попытке понять, насколько некоторые темные и страшные стороны героев Достоевского автобиографичны ему. Достоевский – опасный писатель, намеренно заражающей лихорадкой бешенства всех, кто с ним соприкасается. И заразившиеся в поисках противоядия (хочешь-не-хочешь) начинают искать то подлинное и спасительное противоядие, которое может излечить и оградить души их от сошествия в мир тьмы. Для Федора Достоевского таким противоядием был Христос, который стал для него идеалом абсолютного человека.       

  Е.Анучин Несколько слов о достоевском

В 16 лет впервые ознакомился с романами Достоевского и с тех пор читал редко. Почему? Трудно даже в России в то время найти более токсичного писателя. Душу вывернет наизнанку и глумится над русским человеком. Не только эпилепсия, но и психическая неуравновешенность питала его одиозный талант. Это, конечно, злой писатель. Силён как публицист и журналист. Там бы ему и оставаться. А то листаешь его «Записки из подполья» и думаешь о воинственной мизантропии этого «человековеда» и душекопателя. Если бы не самоотверженная жена Анна Сниткина, умер бы он не в 60 лет, а в 50. Ведь и себя он умудрялся ненавидеть. Вы скажете, а как же светлые образы Достоевского — Алёша Карамазов, князь Мышкин из «Идиота» и герои его ранних повестей? Где положительный персонажи, там наш Достоевский становится скучным и неправдоподобным. Достоевский писал: «Красота спасёт мир». На самом деле красота спасает только тех, кто изначально ценит её. Достоевский не ценил ни красоту, ни природу, ни благородство и достоинство человека.